Из кни­ги «Это было недав­но, это было дав­но…»

 

Гла­ва седь­мая, дру­же­ская

Лазарь

На рус­ском отде­ле­нии фил­фа­ка БГУ пар­ней было все­го шесть чело­век, а до дипло­ма дошли лишь мы с Лаза­рем Дано­ви­чем. Он и стал и до сих пор явля­ет­ся моим самым близ­ким дру­гом. Прак­ти­че­ски все годы обу­че­ния мы про­ве­ли вме­сте: выпус­ка­ли стен­ную газе­ту «Наше сло­во»; игра­ли в коман­де КВН, после закры­тия кото­ро­го участ­во­ва­ли в Теат­ре КВН БГУ и ста­ли пер­вы­ми лау­ре­а­та­ми пер­вой уфим­ской Юмо­ри­ны; сотруд­ни­ча­ли вме­сте в «Уфим­ской неде­ле» и «Ленин­це». И потом, рабо­тая на раз­ных эта­жах, мы почти еже­днев­но обща­лись и, конеч­но, отме­ча­ли семья­ми все празд­ни­ки. Лазарь – талант­ли­вый и ост­ро­ум­ный, упря­мый и горя­чий – все­гда и вез­де был душой кол­лек­ти­ва: мог вести засто­лье, под­дер­жи­вать хоро­вое пение  (он, кажет­ся, знал все пес­ни всех совет­ских ком­по­зи­то­ров – от Мат­вея Блан­те­ра до Бори­са Мок­ро­усо­ва), рас­ска­зы­вать анек­до­ты, но мог и дей­стви­тель­но «трое суток шагать, трое суток не спать ради несколь­ких стро­чек в газе­те». Дано­вич был насто­я­щим жур­на­ли­стом, кото­рый мог и репор­таж напи­сать, и пам­флет выдать, и в сек­ре­та­ри­а­те наве­сти поря­док. Неслу­чай­но и в далё­ком Изра­и­ле он стал одним из лиде­ров рус­ско­языч­ной прес­сы, кото­ро­го с удо­воль­стви­ем при­гла­ша­ют и на поли­ти­че­ские ток-шоу.

Дол­гое вре­мя наш с Лаза­рем позыв­ной был «Два дру­га», кото­рый после зна­ком­ства С Рина­том Фай­з­рах­ма­но­вым был заме­нён на «Три това­ри­ща».

 Ринат

До при­хо­да в «Вечёр­ку» я Бая­ны­ча (а имен­но так его – теп­ло и по-дру­же­ски – назы­ва­ли и назы­ва­ют его почти на всех эта­жах Дома печа­ти) не знал, но уже после его пер­вых пуб­ли­ка­ций, завёр­сты­ва­е­мых, как пра­ви­ло, на первую поло­су, понял, что это один из луч­ших репор­тё­ров город­ской газе­ты.

Ринат закон­чил УрГУ и, как мно­гие уфим­ские жур­на­ли­сты с гор­до­стью при­чис­ля­ет себя к ураль­ской шко­ле пуб­ли­ци­сти­ки. После моло­дёж­ной газе­ты, кор­ре­спон­ден­ты кото­рой сплошь и рядом виде­ли себя лишь очер­ки­ста­ми, при­но­ся в сек­ре­та­ри­ат опу­сы объ­ё­мом  с пол­но­цен­ную бро­шю­ру, мне было уди­ви­тель­но, что здеш­ние «пресс-зуб­ры» не гну­ша­лись заме­ток в пол­стра­ни­цы, а, напри­мер, зав­от­де­лом ново­стей Фарит Шари­пов вооб­ще еже­днев­но выда­вал на гора деся­ток «инфор­му­шек» в один-два абза­ца…

Да, тако­ва была спе­ци­фи­ка «ВУ», тон в кото­рой зада­вал и Фай­з­рах­ма­нов. Он мог со вку­сом напи­сать текст о съём­ках ново­го филь­ма или под­го­то­вить зари­сов­ку о каком-нибудь шук­шин­ско­го типа «чуди­ке», но конь­ком Бая­ны­ча были мате­ри­а­лы на серьёз­ные – эко­но­ми­че­ские, про­из­вод­ствен­ные – темы. И вер­но в одной из реко­мен­да­ций на награж­де­ние его глав­ной жур­на­лист­ской награ­дой Баш­ки­рии было напи­са­но: «Ринат Фай­з­рах­ма­нов так скру­пу­лез­но и тща­тель­но под­хо­дит к под­го­тов­ке мате­ри­а­лов, что они потом могут слу­жить насто­я­щи­ми спра­воч­ни­ка­ми. Мы хра­ним вырез­ки из газе­ты “Рес­пуб­ли­ка Баш­кор­то­стан” с его ста­тья­ми, посвя­щён­ны­ми исто­рии ста­нов­ле­ния круп­ней­ших баш­кир­ских пред­при­я­тий, таких как главк “Глав­во­ст­ок­тру­бо­про­вод­строй” с его зна­ме­ни­ты­ми тре­ста­ми “Восток­неф­те­про­вод­строй” и “Неф­те­про­вод­мон­таж”, про­шло­му и насто­я­ще­му объ­еди­не­ния “Баш­нефть”, инсти­ту­ту “Баш­НИ­ПИ­нефть”…

Запом­ни­лись ста­тьи Р. Б. Фай­з­рах­ма­но­ва, посвя­щен­ные выда­ю­щим­ся хозяй­ствен­ни­кам и учё­ным-неф­тя­ни­кам Нико­лаю Бай­ба­ко­ву, Ива­ну Губ­ки­ну, Сте­па­ну Кувы­ки­ну, Магри­фе Мав­лю­то­вой, Геро­ям Соци­а­ли­сти­че­ско­го Тру­да Дмит­рию Михай­ло­ву, Ляй­ле Мар­дан­ши­ной, Аль­фи­зе Гини­я­тул­ли­ной, его остро­пуб­ли­ци­стич­ные обзо­ры, посвя­щен­ные судь­бе посёл­ков неф­тя­ни­ков Крас­но­холм­ский, Куя­но­во».

Вадик

Близ­кие зва­ли его Вадик, а пошло это от сыниш­ки одно­го из его дру­зей, кото­рый очень полю­бил при­хо­див­ше­го к ним солид­но­го при­зе­ми­сто­го муж­чи­ну, кото­ро­го стал звать не ина­че как Дядик-Вадик.

…Нас же подру­жи­ли кон­струк­ти­ви­сты. Вес­ной 1977 года на кафед­ре тео­рии и прак­ти­ки жур­на­ли­сти­ки фил­фа­ка ВГУ про­хо­ди­ло засе­да­ние нашей сек­ции вузов­ской  науч­но-прак­ти­че­ской кон­фе­рен­ции. Я как ста­жёр-иссле­до­ва­тель про­чи­тал доклад о тра­ди­ци­ях кон­струк­ти­виз­ма в совре­мен­ном газет­ном дизайне, и полу­чи­лось, кажет­ся, непло­хо, пото­му что потом было мно­го вопро­сов, живых выступ­ле­ний… Домой воз­вра­ща­лись вме­сте, тряс­лись на зад­ней пло­щад­ке трол­лей­бу­са и сма­ко­ва­ли име­на: я – Род­чен­ко, Лисиц­ко­го, Сте­па­но­вой, он – Ага­по­ва, Тре­тья­ко­ва, Габ­ри­ло­ви­ча… Вадим Кули­ни­чев зани­мал­ся твор­че­ством Евге­ния Габ­ри­ло­ви­ча – заме­ча­тель­но­го кине­ма­то­гра­фи­ста, сце­на­ри­ста и писа­те­ля, не чуж­до­го иде­ям лите­ра­тур­ных кон­струк­ти­ви­стов 20-х годов  и в свое вре­мя под­ви­зав­ше­го­ся на газет­но-жур­наль­ной ниве.

Через несколь­ко лет мы напи­шем сов­мест­ную ста­тью на эту тему, напе­ча­та­ем её на боль­шой зелё­ной пишу­щей машин­ке Тама­ры Пав­лов­ны, вый­дем на ули­цу в про­лив­ной дождь, спря­чем­ся в теле­фон­ной буд­ке и позво­ним Гори­сла­ву Вален­ти­но­ви­чу Коло­со­ву: мол, вот напи­са­ли боль­шую ста­тью… Каза­лось бы, делов-то – ста­тья… Про­сто нам было очень хоро­шо: моло­ды, здо­ро­вы, завер­ши­ли то, чем не стыд­но и похва­стать, а ещё этот дождь – такой тёп­лый, май­ский… Люди бегут счаст­ли­вые, закры­ва­ют­ся кто чем – зон­ти­ка­ми, сум­ка­ми, поли­эти­ле­но­вы­ми паке­та­ми… Ули­цы умы­тые, свеч­ки каш­та­нов ещё более замет­ны на изу­мруд­ной зеле­ни листьев, а в лужах бле­стит опять выгля­нув­шее солн­це…

Наше обще­жи­тие было в двух шагах от уни­вер­си­тет­ско­го дома, одно­го из пер­вых коопе­ра­тив­ных, в кото­ром жили Кули­ни­че­вы. Вадим играл в зна­ме­ни­том тогда по город­ским (и не толь­ко!) мас­шта­бам теат­ре мини­а­тюр ВГУ, пере­име­но­ван­ном впо­след­ствии в театр «Пара­докс». С репе­ти­ций воз­вра­щал­ся позд­но, а мы рань­ше двух-трёх часов ночи так­же не засы­па­ли. Он под­хо­дил к веч­но откры­тым окнам моей ком­на­ты на вто­ром эта­же и про­из­но­сил какую-нибудь смеш­ную фра­зу. Если аспи­рант­ская бра­тия браж­ни­ча­ла, то все тут же начи­на­ли зазы­вать Вади­ма в гости. Он охот­но при­со­еди­нял­ся к засто­лью с нехит­рой закус­кой на ска­тер­ти из газе­ты и вклю­чал­ся в бесе­ду, кото­рая обя­за­тель­но пере­ме­жа­лась анек­до­та­ми, бай­ка­ми, пес­ня­ми. Всё это Вадим любил и заме­ча­тель­но испол­нял сам. Если же вто­рой этаж хра­нил ред­кое спо­кой­ствие, я спус­кал­ся вниз, и мы ещё час-пол­то­ра гуля­ли в рай­оне Памят­ни­ка Сла­вы, обсуж­дая мно­гое и раз­ное: от фут­бо­ла до про­блем пуб­ли­ци­сти­че­ско­го твор­че­ства. Чудес­ные про­гул­ки, празд­ни­ки заме­ча­тель­но­го обще­ния…

Одна из люби­мых фраз Вади­ма была об иро­нии, кото­рая вос­ста­нав­ли­ва­ет то, что раз­ру­шил пафос. Он любил похва­лу, но все­гда добав­лял: «Ну, лад­но, не укруп­няй, не укруп­няй!» Будучи чело­ве­ком очень глу­бо­ким, умел слу­шать. Воз­мож­но, внешне он не про­из­во­дил впе­чат­ле­ния интел­лек­ту­а­ла, но те, кто общал­ся с ним близ­ко, кто был вни­ма­тель­ным чита­те­лем его рецен­зий, ста­тей, очер­ков, очень ско­ро пони­ма­ли, что этот доб­ро­душ­ный, талант­ли­вый, веч­но настро­ен­ный на шут­ку, на сло­вес­но-теат­раль­ную игру чело­век заме­ча­тель­но умён и начи­тан. Мне кажет­ся, о кино и теат­ре он знал всё. Жур­на­лы «Театр», «Искус­ство кино», «Новый мир», «Зна­мя», «Октябрь» в его биб­лио­те­ке были пере­ло­же­ны заклад­ка­ми, вырез­ка­ми из газет с мно­го­чис­лен­ны­ми помет­ка­ми. Не было, навер­ное, ни одной поезд­ки в Моск­ву, отку­да бы он при­е­хал без рас­ска­за о каком-нибудь новом спек­так­ле… Ну а воро­неж­ские теат­ры он знал, как гово­рит­ся, изнут­ри – Кули­ни­чев был одним из самых авто­ри­тет­ных кри­ти­ков.

Он пер­ма­нент­но был настро­ен на твор­че­ство. Любил пере­вёр­ты­вать сло­ва, при­ду­мы­вать нео­ло­гиз­мы. Даже малень­кую замет­ку пытал­ся сде­лать нешаб­лон­ной. На собра­ни­ях, сове­ща­ни­ях писал сти­хо­твор­ные экс­пром­ты и вклю­чал в эту игру окру­жа­ю­щих.

Вадим любил рисо­вать шар­жи, и луч­ший шарж на меня – кули­ни­чев­ский. Я его тоже любил рисо­вать и все­гда шутил, что мне, родив­ше­му­ся в Баш­ки­рии, лег­ко шар­жи­ро­вать Вади­ма Геор­ги­е­ви­ча, пото­му что нос и гла­за у него, почти как у Мустая Кари­ма.

Он любил при­ни­мать гостей. Сидишь в крес­ле на их уют­ной кухонь­ке, а Вадим каше­ва­рит, акку­рат­нень­ко что-то наре­за­ет, делит. Потом – сига­ре­та и дол­гий хоро­ший раз­го­вор. Он мог ска­зать про кого-нибудь с сожа­ле­ни­ем, даже оби­дой: «С ним ста­ло неин­те­рес­но раз­го­ва­ри­вать».

Вадим был щепе­ти­лен до мело­чей. Чест­ность, поря­доч­ность – суть его харак­те­ра. Он оста­вал­ся после­до­ва­тель­ным шести­де­сят­ни­ком – про­сто­душ­ным, роман­тич­ным, с раз­но­сто­рон­ни­ми талан­та­ми чело­ве­ком. При этом оста­вал­ся по-хоро­ше­му при­страст­ным: умел быть вер­ным делу, идее, дру­зьям. Мог заблуж­дать­ся, но заблуж­дать­ся искренне, я бы ска­зал, талант­ли­во заблуж­дать­ся. Мы с ним вели уст­ную, а затем печат­ную дис­кус­сию на про­тя­же­нии послед­них деся­ти лет. Полу­чил­ся заме­ча­тель­но инте­рес­ный, по край­ней мере, для меня диа­лог – как про­дол­же­ние тех раз­го­во­ров, кото­рые мы вели в дале­ких уже семи­де­ся­тых…

И послед­нее, о чём нель­зя не ска­зать – о его люб­ви к Воро­не­жу, о каком-то дет­ском, непре­хо­дя­щем чув­стве. Вадим соби­рал фак­ты, фак­ти­ки, даже леген­ды о род­ном крае. Мы, есте­ствен­но, под­шу­чи­ва­ли над ним, но, нахо­дя что-то инте­рес­ное, каса­ю­ще­е­ся Воро­не­жа и зем­ля­ков, обя­за­тель­но рас­ска­зы­ва­ли ему. Он так хоро­шо улы­бал­ся в ответ, он был рад, он укла­ды­вал это в копил­ку сво­ей бла­го­дар­ной памя­ти. Ему так хоте­лось, что­бы в Воро­неж при­рас­тал хоро­ши­ми, доб­ры­ми, умны­ми, талант­ли­вы­ми людь­ми. Таки­ми, каким он был сам.

 Тихо­ныч

Нас свя­зы­ва­ла почти трид­ца­ти­лет­няя друж­ба, в кото­рой были и вос­хи­ще­ние, и оби­ды, и дол­гое узна­ва­ние друг дру­га, и мно­го­лет­няя пере­пис­ка, и сов­мест­ная рабо­та на факуль­те­те, в редак­ци­ях…

В памя­ти Алек­сандр Тихо­но­вич Смир­нов – раз­ный: ост­ро­ум­ный, желч­ный, непо­нят­ный, рани­мый, без­за­щит­ный, само­лю­би­вый, гор­дый, сует­ли­вый… Раз­ный в раз­ное вре­мя… Но был и стер­жень.

Во-пер­вых, он точ­но диа­гно­сти­ро­вал людей – для него была важ­на преж­де все­го поря­доч­ность, мораль­ная чисто­плот­ность. Во-вто­рых, при всей при­страст­но­сти, субъ­ек­тив­но­сти в отно­ше­ни­ях и оцен­ках, Тихо­ныч дер­жал­ся одной – общей, объ­ек­тив­ной, если тако­вая в при­ро­де суще­ству­ет, прав­ды. Пото­му и шли в его бед­ную камор­ку люди. И греш­ни­ки при­хо­ди­ли каять­ся, что­бы, пови­нив­шись, услы­шав от Смир­но­ва порой рез­кие сло­ва, очи­стить­ся, осво­бо­дить­ся…

В-тре­тьих, у него был дар собе­сед­ни­ка. Он слу­шал, слы­шал, чут­ко реа­ги­ро­вал, заво­дил – в уст­ной ли бесе­де, в пись­мах ли, кото­рые сами по себе были про­из­ве­де­ни­я­ми искус­ства.

И нако­нец, о чет­вёр­том – о его твор­че­ской при­ро­де. Он внут­ренне ощу­щал себя Масте­ром – соб­ствен­но и был им, но судь­ба сло­жи­лась так труд­но, что Саша смог реа­ли­зо­вать­ся в мимо­лет­ном: актёр­ских ролях, в сце­на­ри­ях и поста­нов­ках пьес, не запе­чат­лён­ных, увы, даже на плён­ках… Он по при­ро­де был режис­сё­ром, дири­жё­ром, нефор­маль­ным лиде­ром. Обще­при­знан­ным лиде­ром, или, как нын­че при­ня­то гово­рить, – лиде­ром мне­ний. Толь­ко неда­лё­кие люди, гля­дя на его суб­тиль­ную фигур­ку и непре­зен­та­бель­ный наряд, мог­ли пожа­леть его.

Смир­нов в жало­сти не нуж­дал­ся, он нуж­дал­ся в пони­ма­нии. Но тво­рец неред­ко нахо­дит­ся в кон­флик­те и с самим собой, и с окру­жа­ю­щим миром.

Он был крайне чуток к сло­ву, сра­зу выде­ляя насто­я­щее, под­лин­ное. У него было при­род­ное ощу­ще­ние сти­ля. Неза­дол­го перед его ухо­дом я напи­сал несколь­ко сти­хо­тво­ре­ние, кото­рое назвал «Пред­чув­ствие». Он его не слы­шал, хотя они и о нём, о Саше. Может быть, Тихо­ныч и при­нял бы их:

Годы летят, про­мельк­ну­ло сто­ле­тье,

что там сто­ле­тье – тыся­че­ле­тье!..

Новые мыс­ли, новые дали,

мы неза­мет­но новы­ми ста­ли.

Хуже иль луч­ше – труд­но отве­тить,

но пере­ме­ны нель­зя не заме­тить.

Ста­рых дру­зей мы теря­ем в доро­ге,

новые люди сто­ят на поро­ге.

Кто вы? Пой­мём ли сего­дня друг дру­га?

Дру­гом ты ста­нешь ли? Ста­нешь подру­гой?

Про­шлое мило, зав­тра – далё­ко,

нын­че кому-то опять оди­но­ко.

Было все­гда так и, види­мо, будет,

кто-то запом­нит, а кто-то забу­дет…

Гааг

Гото­вясь к оче­ред­но­му юби­лею факуль­те­та жур­на­ли­сти­ки ВГУ, я пред­ло­жил, поми­мо выпус­ка про­спек­та-бук­ле­та, офор­мить и несколь­ко стен­дов, один из кото­рых назвать «Леген­ды жур­фа­ка». Сре­ди извест­ных всем выпуск­ни­кам имён – Кри­вен­ко, Антю­хи­на, Коло­со­ва, Крой­чи­ка, Стю­ф­ля­е­вой, Худя­ко­вой, Кули­ни­че­ва, Смир­но­ва – там орга­нич­но смот­рит­ся и имя Вик­то­ра Вла­ди­ми­ро­ви­ча Гаа­га. Нашли заме­ча­тель­ную фото­гра­фию и очень душев­ную зари­сов­ку, напи­сан­ную в 1995 году его дру­гом Вади­мом Геор­ги­е­ви­чем Кули­ни­че­вым:

«Кор­ни Вик­то­ра Вла­ди­ми­ро­ви­ча тянут­ся к нам из волж­ско­го город­ка Коло­гри­ва и во­ронежского села Зем­лян­ское – из мест с креп­ки­ми рус­ски­ми назва­ни­я­ми. С уди­ви­тель­ным упор­ством гол­ланд­ское семя, бро­шен­ное в рос­сий­скую поч­ву, про­рас­та­ло сквозь сто­ле­тия, сохра­няя свой фамиль­ный знак – очень проч­ная муж­ская ветвь у этих Гаа­гов!

Понят­но, что гол­ланд­ский сол­да­тик (или масте­ро­вой), заблу­див­ший в Рос­сию в пет­ров­скую (или пост­пет­ров­скую) эпо­ху – семей­ное пре­да­ние. Был бы исток дво­рянский – родо­слов­ная бы просматрива­лась, не теря­ясь в туман­ных леген­дах. Ста­ло быть, и впрямь про­ис­хож­де­ние сол­дат­ско-масте­ро­вое…

Он может про­чи­тать лек­цию, сде­лать сти­ли­сти­че­скую прав­ку любо­го тек­ста, на­писать пуб­ли­ци­сти­че­скую ста­тью или те­зисы к науч­ной кон­фе­рен­ции, снять фильм, сочи­нить сти­хи и, если в отлич­ной фор­ме, выдать на ваших гла­зах ост­роумный экс­промт.

Но Бог дал его голо­ве и руки, кото­рые могут выре­зать из липы лож­ку, спле­сти кор­зину или дач­ное крес­ло, сма­сте­рить стол, ска­мью, табу­рет­ку и – даже постро­ить дом.

На жур­фа­ке два мно­го­ли­ких уме­ния Га­ага сошлись вплот­ную. Он про­во­дит заня­тия в ауди­то­рии, в кото­рой сидят за стола­ми, сде­лан­ны­ми им. А зву­ко­изо­ля­ция в по­тенциальной теле­сту­дии удо­сто­и­лась высо­кой оцен­ки опыт­ных теле­о­пе­ра­то­ров.

И если какой-нибудь род­ствен­ный фа­культет начи­на­ет хва­стать перед нами сво­ими дости­же­ни­я­ми, послед­ний, самый силь­ный козырь – все рав­но в наших руках. Мы гово­рим: «А у нас есть Гааг!» – и оппонен­ты замол­ка­ют, пото­му что крыть нечем.

Дей­стви­тель­но, на всем оте­че­ствен­ном жур­фа­ков­ском про­стран­стве – от Санкт-Петер­бур­га до Вла­ди­во­сто­ка нигде боль­ше нет Гаа­га».

Вро­де бы и доба­вить нече­го… Но всё же – чуть-чуть «сухой ста­ти­сти­ки». Наш выпуск­ник В. В. Гааг рабо­тал на род­ном факуль­те­те с 1979 года, став стар­шим пре­по­да­ва­те­лем кафед­ры тео­рии и прак­ти­ки жур­на­ли­сти­ки, а затем и заве­ду­ю­щим ком­плек­сом учеб­ных твор­че­ских сту­дий. Стар­ший Гааг (а такое уточ­не­ние необ­хо­ди­мо, пото­му что типо­гра­фи­че­скую лабо­ра­то­рию воз­глав­ля­ет ещё один пито­мец жур­фа­ка Вла­ди­мир Вик­то­ро­вич Гааг) обо­жа­ет возить­ся со сту­ден­та­ми. И в учеб­ных ауди­то­ри­ях (мето­ди­ка защи­ты прак­ти­ки, раз­ра­бо­тан­ная им, счи­та­ет­ся образ­цо­вой не толь­ко кол­ле­га­ми-пре­по­да­ва­те­ля­ми), и вне их – неда­ром он в тече­ние дол­гих лет являл­ся заме­сти­те­лем дека­на по вос­пи­та­тель­ной рабо­те.

Внешне бру­таль­ный Гааг не раз пора­жал нас изу­ми­тель­ны­ми и по содер­жа­нию и по фор­ме сти­ха­ми. При­хо­ди­лось и мне отве­чать на его экс­пром­ты. Напри­мер, таким:           

Кон­цеп­ту­аль­но фун­да­мен­та­лен,

амби­ва­лен­тен, нела­пи­да­рен,

 пуб­ли­ци­сти­чен и поэ­ти­чен,

 прин­ци­пи­аль­но он не сто­ли­чен

и тороп­ли­во­сти ярост­ный враг –

всё это наш сокро­вен­ный Гааг!

Петя

Пётр Ива­но­вич Нови­ков, несмот­ря на неболь­шой рост, выгля­дит эта­ким суро­вым настав­ни­ком, не даю­щим спус­ка сту­ден­там. Он и нам, дру­зьям-това­ри­щам, кото­рые его ина­че, чем Петя, не назы­ва­ют, может про­пи­сать по пер­вое чис­ло. Такой уж он – осно­ва­тель­ный и ворч­ли­вый, неда­ром мно­гие годы был рачи­тель­ным дирек­то­ром Теат­ра мини­а­тюр ВГУ.

Сту­ден­ты удив­ля­ют­ся теат­раль­но­му про­шло­му Нови­ко­ва до тех пор, пока не уви­дят его на сцене, а он ино­гда с блес­ком высту­па­ет на жур­фа­ков­ских капуст­ни­ках или на оче­ред­ном юби­лей­ном кон­цер­те «Пара­док­са». Да, ещё пяти­класс­ни­ком Петя высту­пал в теат­ре город­ско­го Двор­ца пио­не­ров, а через два года вооб­ще стал про­фес­си­о­наль­ным актё­ром. В одном из сту­ден­че­ских очер­ков об этом было напи­са­но так: «В 1962 году наш герой учил­ся в 7 клас­се. Тогда в теат­ре име­ни Коль­цо­ва в одном из спек­так­лей была дет­ская маль­чи­ше­ская роль, но игра­ла её актри­са-тра­ве­сти. Это такое актер­ское амплуа, когда моло­дые девуш­ки игра­ют дет­ские роли. И как это обыч­но быва­ет, она вне­зап­но вышла замуж и уеха­ла из Воро­не­жа. Дру­гой актри­сы это­го амплуа в теат­ре не было, а спек­такль был попу­ляр­ный. Тогда они и обра­ти­лись во Дво­рец пио­не­ров, и попро­си­ли како­го-нибудь паца­на, что­бы он сыг­рал эту роль. И режис­сёр Вик­тор Пожи­да­ев “заря­дил” туда Нови­ко­ва. Так с малых лет Пётр Ива­но­вич стал попол­нять семей­ный бюд­жет, зара­ба­ты­вая не толь­ко опыт, но и день­ги: ведь в Воро­не­же ему пла­ти­ли за выход целый рубль, а во вре­мя гастро­лей вооб­ще назна­ча­ли оклад и пла­ти­ли коман­ди­ро­воч­ные. На первую зар­пла­ту Петя купил свои пер­вые часы».

Теат­ру мини­а­тюр ВГУ, кото­рый нас и позна­ко­мил, Нови­ков отдал 23 года, сыг­рав там Ива­на-дура­ка в спек­так­ле «До тре­тьих пету­хов» по пье­се-сказ­ке Васи­лия Шук­ши­на,  Семё­на Семё­но­ви­ча Под­се­каль­ни­ко­ва – в спек­так­ле «Само­убий­ца» по пье­се Эрд­ма­на и даже  Берия в тра­ги­фар­се Вик­то­ра Кор­кия «Чёр­ный чело­век, или Я, бед­ный Сосо Джу­га­шви­ли». 

Ещё одна страсть Пет­ра Ива­но­ви­ча Нови­ко­ва – рыбал­ка. И к это­му делу он отно­сит­ся свер­хо­т­вет­ствен­но и супер­про­фес­си­о­наль­но: в тече­ние мно­гих лет в ком­па­нии опыт­ных рыбо­лов он про­во­дит  лет­ний отпуск на Вол­ге, под Аст­ра­ха­нью. И каж­дое 11 сен­тяб­ря, в день сво­е­го рож­де­ния, он уго­ща­ет кол­лег рыбой соб­ствен­ной засол­ки, ну а мы отда­ри­ва­ем­ся сти­ха­ми, напри­мер, таки­ми:

          Петин день рож­де­нья пах­нет рыбой –

аст­ра­хан­ской рыбой, доро­гой…

Если в сен­тяб­ре родил­ся ты бы, –

в авгу­сте на служ­бу ни ногой!

Пото­му что август, по сек­ре­ту,

август – это малень­кая жизнь,

луч­ше меся­ца у Пети нету:

ведь на Вол­ге рыбы зава­лись!..

Вот такой себе пода­рок Петя

каж­дый год на воз­ду­сях дарит…

Каж­дый год рыбал­кою отме­чен,

где рыбак с собою гово­рит

или с жере­хом, сомом и щукой –

то есть попро­сту они мол­чат…

И такою сла­дост­ною мукой

год отме­чен – хоть под шесть­де­сят!..

Лёша

Лёша так неожи­дан­но ушёл от нас, что эта рана до сих пор сад­нит… Одна из его выста­вок име­ла раз­вёр­ну­тое назва­ние: «Сре­да оби­та­ния: фото­гра­фии, ком­пью­тер­ная гра­фи­ка, тек­сты». Изоб­ра­зи­тель­ную часть работ жур­на­ли­ста, выпуск­ни­ка и пре­по­да­ва­те­ля факуль­те­та жур­на­ли­сти­ки ВГУ Алек­сея Алек­се­е­ви­ча Коло­со­ва соста­ви­ли пей­за­жи, натюр­мор­ты, жан­ро­вые сцен­ки, порт­ре­ты, сло­вес­ную – сти­хи и назва­ния работ (да, да – назва­ния, пото­му что они и ост­ро­ум­ны, и афо­ри­стич­ны!), с кото­рых начи­нал­ся или кото­ры­ми про­дол­жал­ся этот вер­ни­саж. Тогда я отклик­нул­ся опе­ра­тив­ной рецен­зи­ей, кото­рой и хочу здесь при­ве­сти почти пол­но­стью:

«”Сре­да оби­та­ния” – так назвал свою выстав­ку Алек­сей Коло­сов. Ско­рее все­го, пото­му, что он, нико­гда не рас­ста­ю­щий­ся с фото­ка­ме­рой, чут­ко реа­ги­ру­ет бук­валь­но на всё, что про­ис­хо­дит с ним, с нами. Про­ис­хо­дит cо вре­ме­нем  дня, года, но преж­де все­го – со Вре­ме­нем, в исто­ри­че­ском и фило­соф­ском смыс­ле это­го сло­ва. А ещё – с При­ро­дой, c Домом.

Это – рабо­ты Худож­ни­ка (не по ста­ту­су – по душе!), посто­ян­но настро­ен­но­го на твор­че­скую вол­ну:

Фото­гра­фия и сло­во –

Две незыб­ле­мых осно­вы

Непро­сто­го бытия.

 

Фото­гра­фия и сло­во –

Две сти­хии, два кры­ла,

Две незыб­ле­мых осно­вы.

 

Фото­гра­фия и сло­во –

Юг и Север, день и ночь.

 

Фото­гра­фия и сло­во –

Две незыб­ле­мых осно­вы

Из воды и из огня,

Из люб­ви и из печа­ли,

Из весе­лья и тос­ки,

Из степ­ной зве­ня­щей дали

И задум­чи­вой реки.

Из рож­де­ний, погре­бе­ний,

Из три­ум­фов и паде­ний,

Из при­мя­той кем-то ржи…

Не из лести.

Не из лжи.

 

Фото­гра­фия и сло­во –

Две незыб­ле­мых осно­вы —

На пиру и на войне

Не дают

              покоя

                         мне…

Это – рабо­ты Поэта, и по миро­ощу­ще­нию, и по мастер­ству, кото­рое пред­по­ла­га­ет поиск осо­бых – образ­ных – средств отра­же­ния дей­стви­тель­но­сти:

Ах, золо­то листьев! Ах, небо!

Ах, воз­дух пья­ня­ще-трез­вя­щий!..

Это – рабо­ты Жур­на­ли­ста, уме­ю­ще­го не толь­ко под­гля­деть дета­ли (опи­сать!), но и обоб­щить (выра­зить!), подать их так, что зри­тель искренне удив­ля­ет­ся: поче­му сам не заме­тил, поче­му про­шел мимо?!..

Фото­гра­фия и сло­во –

Нена­вист­ных две  осно­вы,

Неиз­быв­ных две осно­вы

Из воды и из огня,

Из люб­ви и из печа­ли,

Из весе­лья и тос­ки,

Из степ­ной зве­ня­щей дали

И задум­чи­вой реки.

Из рож­де­ний, погре­бе­ний,

Из три­ум­фов и паде­ний,

Из при­мя­той кем-то ржи…

То из лести,

То из лжи.

Это – рабо­ты Чело­ве­ка, мыс­ля­ще­го и пере­жи­ва­ю­ще­го. И живу­ще­го теми же забо­та­ми, тре­во­га­ми, что и каж­дый из нас:

Было сил нев­про­во­рот,

Было боль­ше пры­ти –

Верил в муд­рый наш народ,

А теперь – про­сти­те…

Ты народ и я народ,

Бега­ем по кру­гу,

Пере­во­дим кис­ло­род –

Борем­ся друг с дру­гом…

Нако­нец, это – рабо­ты Фото­ма­сте­ра, про­шед­ше­го шко­лу чёр­но-белой печа­ти и сумев­ше­го (стре­мя­ще­го­ся?) не про­сто пре­одо­леть холод­ность новой тех­ни­ки, но и заста­вить ее послу­жить веч­но­му, то есть Кра­со­те».

На его уход мгно­вен­но и мас­со­во отклик­ну­лись дру­зья, кол­ле­ги, выпуск­ни­ки, сту­ден­ты, чита­те­ли, зри­те­ли из раз­ных угол­ков нашей стра­ны, и глав­ной эмо­ци­ей было недо­уме­ние: как мог­ло так слу­чить­ся, что напол­нен­ный твор­че­ской и жиз­нен­ной энер­ги­ей, в какие-то счи­тан­ные дни бук­валь­но сго­рел. Совсем недав­но сам свер­стал  в газе­те тема­ти­че­скую стра­ни­цу «Фото­взгляд», ещё недав­но выло­жил в Фейс­бу­ке под­бор­ку зим­них пей­за­жей, сня­тых на рыбал­ке, и вот – тра­ур­ная рам­ка некро­ло­га…

Послед­ние годы Алек­сей про­вёл в Волог­де, где так­же с горе­чью вос­при­ня­ли тра­ги­че­скую весть и где все веду­щие СМИ  напе­ча­та­ли сло­ва про­ща­ния. Вот что, напри­мер, напи­сал о сво­ём сорат­ни­ке глав­ный редак­тор лите­ра­тур­но-худо­же­ствен­но­го жур­на­ла «Воло­год­ский ЛАД» Андрей Саль­ни­ков: «В наш город Алек­сей Алек­се­е­вич при­е­хал по при­гла­ше­нию глав­но­го редак­то­ра област­ной газе­ты “Рус­ский Север” Вла­ди­ми­ра Пан­цы­ре­ва, зем­ля­ка-воро­неж­ца (они и в “Моло­дом ком­му­на­ре” тру­ди­лись, толь­ко в раз­ное вре­мя). Глав­ная обя­зан­ность заме­сти­те­ля редак­то­ра – орга­ни­за­ция газет­но­го про­цес­са: пла­ни­ро­ва­ние номе­ров, вычит­ка и прав­ка мате­ри­а­лов, кон­троль за вёрст­кой и кор­рек­ту­рой… Всё это зани­ма­ет очень мно­го сил и вре­ме­ни, но Алек­сей Алек­се­е­вич не был бы самим собой, если бы пере­стал сни­мать и писать. В “Рус­ском Севе­ре” Алек­сей позна­ко­мил­ся с людь­ми, кото­рые во мно­гом повли­я­ли на его даль­ней­шую жизнь – поэтом Миха­и­лом Сопи­ным и свя­щен­ни­ком Сер­ги­ем Кол­че­е­вым.

…Волог­да при­ни­ма­ет не всех, но Алек­сея Коло­со­ва при­ня­ла сра­зу. И он сра­зу при­нял Воло­год­чи­ну в своё серд­це, не толь­ко как место рабо­ты, но и как вто­рую – после воро­неж­ских кра­ёв – роди­ну. Алек­сей полю­бил север­ную при­ро­ду, кото­рую пре­крас­но знал, осо­бен­но наши озё­ра и реки, он ведь был горя­чим люби­те­лем рыбал­ки. Алек­сей глу­бо­ко пони­мал север­ный харак­тер; волог­жане, несмот­ря неко­то­рую флег­ма­тич­ность, отли­ча­ют­ся надеж­но­стью и обсто­я­тель­но­стью, – эти каче­ства были свой­ствен­ны и Алек­сею, так что южная горяч­ность ничуть не меша­ла ему в обще­нии с севе­ря­на­ми, мно­гие из кото­рых ста­ли ему вер­ны­ми дру­зья­ми».

…До сих пор лов­лю себя на том, что мне хочет­ся ему позво­нить: обме­нять­ся впе­чат­ле­ни­я­ми после про­чте­ния какой-нибудь ста­тьи, после про­смот­ра пре­мьер­но­го филь­ма или фут­боль­но­го мат­ча. И каж­дый раз оби­да прон­за­ет меня где-то в рай­оне гор­ла:

И сно­ва ночь, и све­чи гас­нут,

теперь те све­чи не зажечь –

огонь неумо­ли­мо власт­но

всё завер­шил, и кап­лей стечь

оста­лось кро­хам сте­а­ри­на –

ничто не веч­но под луной,

как ни све­тил, но всё же сги­нул,

укрыв­шись теме­нью ноч­ной.

Как тяж­ко, как обид­но, горь­ко –

уже не вспыш­ки, ни луча,

уже не смо­жешь гла­зом зор­ким

схва­тить мгно­ве­ние шутя…

 

 

 

На сним­ках:

  • Три това­ри­ща.
  • Одно­каш­ни­ки.
  • Р. Фай­з­рах­ма­нов.
  • В. Кули­ни­чев.
  • А. Смир­нов.
  • В. Гааг.
  • П. Нови­ков.
  • А. Коло­сов.